Сергей Шелин
Обозреватель
ИА «Росбалт»
Пора называть уличных демонстрантов не «протестующими», а желающими сменить режим. Навальный же — человек, который хочет новый режим возглавить.
Думаю, сегодня все или почти все уже согласны, что выступления 12 июня, как и предшествующие им акции 26 марта, — это уже не жалобы на какие-то действий властей, соединенные с просьбами к этим властям исправиться, а борьба за смену власти. То есть именно то, что всегда и везде является подлинным содержанием политики — и чего у нас не было почти двадцать лет. Алексей Навальный не просто играет в разные игры с действующим режимом. Он хочет возглавить новый.
«А сколько у Папы Римского дивизий?» — якобы спросил Сталин, когда ему посоветовали пойти на уступки Ватикану. Вопрос о том, сколько политических дивизий есть у Навального, — один из самых увлекательных для каждого, кому интересна наша жизнь, и уж наверняка самый волнующий для Кремля. Если отбросить верхушечные раздоры и интриги, которые там, конечно, кипят, но от глаз укрыты, и говорить только о настроениях в низах, то ответить на вопрос о «дивизиях» отчасти можно.
Сначала — о событиях 12 июня. Стали ли они таким же сокрушительным поражением режима, как акции 26 марта?
Начну с моего собственного прогноза, сделанного за несколько дней до Дня России: «Если власти сами не создадут поводов, будут вести себя спокойно и адекватно, то масштабы акций в Москве и Петербурге будут меньше, чем 26 марта… Главные протестные сюжеты Навального людям уже приелись, а новых он пока просто не придумал. Что может произойти в глубинке, предсказать почти нереально. Где-то местные жители очень недовольны своей жизнью, и там могут произойти массовые выходы на улицы…»
Что произошло в действительности?
Количество городов глубинки, где состоялись выступления, как и число их участников, по сравнению с мартом выросло. Но оставалось на уровне сотен, максимум нескольких тысяч в каждом отдельно взятом населенном пункте. Сказать хотя бы об одном провинциальном центре, что весь город вышел на улицы, а местная власть в панике отступает, абсолютно невозможно.
Оценить число участников в Москве по понятным причинам нельзя. В Петербурге на Марсовом поле, по личной моей оценке, собралось, пожалуй, меньше людей, чем здесь же на пике зимне-весенних протестов. Но почти по всем не провластным подсчетам — либо столько же, либо даже больше. Не стану спорить. Хотя бы потому, что в политике бухгалтерия явок и неявок — вещь неглавная. По-настоящему важна не сама по себе численность «дивизий», а результат их выступления.
Главных результата три.
Первый. Очевидно, что в столицах власти на этот раз боялись куда сильнее, чем в марте, но подготовились к борьбе гораздо лучше. В Петербурге, например, силы правопорядка вместе со всей своей боевой и привлеченной техникой стояли стеной, в центре города царила атмосфера чрезвычайного положения с незначительными вкраплениями элементов национального праздника, благодаря чему на Дворцовую и Невский почти никого из митингующих удалось не пустить.
Решительный отказ начальства от какого бы то ни было «спокойствия и адекватности» выразился не только в массовых задержаниях, но и в предшествующем мощном нажиме на учеников и студентов всей поднятой на дыбы школьно-вузовской системы. Эти профилактические запугивания, видимо, серьезного эффекта не возымели.
Но в День России, пусть и пожертвовав своим праздничным лицом, властная машина дала противнику бой и показала, что физически она сегодня куда сильнее. Характерно, что, в отличие от марта, никакой разноголосицы в начальственных кругах нет. Ряды сомкнуты. Растерянность преодолена или по крайней мере скрыта. Даже казенный Совет по правам человека, который в марте пытался робко брюзжать, теперь всей своей интеллектуальной мощью на стороне властей.
Результат второй. Широкие массы рядовых людей, у которых интерес к политической борьбе вспыхивает лишь иногда, не сочли как митинги, так и их подавление настолько же важными событиями, как в прошлый раз. Читаемость новостей и репортажей в СМИ, опубликованных 12 июня, по сравнению с 26 марта заметно уменьшилась. Видимо, этому есть несколько причин, но одна, по-моему, очевидна. Мартовские выступления следовали за обличительным фильмом, который посмотрела, наверное, половина горожан. Июньские выступления, с анонсами все тех же уточек и все того же «Димона», воспринимались как повтор. Молчаливое большинство, раскрывшее было рты в марте, на этот раз решило взять паузу.
И третий результат. Июньские события показали, что на улицы выходит новый призыв молодых оппозиционных активистов. Исчисляемый хоть и не миллионами, но уже многими десятками тысяч, вовсе не зацикленный на «антидимонстве», решительно настроенный, не слишком боящийся репрессий и не приемлющий архаичный антимолодежный режим, который назойливо преподносит себя в качестве несменяемого. Июнь подтвердил, что у Навального есть довольно консолидированная политическая опора.
Насколько она велика? Программы Навального на YouTube просматривают обычно от одного до трех миллионов человек. Несколько замеров, произведенных в апреле и мае «Левада-центром», показывают, что за Навального в качестве главы государства готовы голосовать 2% или чуть больше из тех, кто сообщает, что сделал выбор. Это примерно уровень дуэта главных подставных кандидатов, Жириновского и Зюганова, а также предельно раскрученного пропагандой министра Шойгу. И выше, чем президентский рейтинг премьера Медведева.
То есть, в пересчете на всю массу наших граждан, те же два—три миллиона людей, которые открыто сообщают, что поддерживают или вполне могут поддержать Навального-президента. В нашем климате это означает, что политический старт состоялся, и конкурент вождя налицо, как там ни сопоставляй их проценты.
Так что наверху не зря считают простой запрет на участие в выборах чем-то не вполне достаточным и даже, пожалуй, совсем не убедительным. Потому с таким напряжением и размышляют, что бы еще придумать, чтобы помешать несанкционированному претенденту, то есть в их понятиях самозванцу, сделать какие-то дальнейшие успешные шаги, показывающие его как крупного государственного человека, предполагаемое президентство которого не будет сводиться к одной только «борьбе с коррупцией».
Готов ли к этому сам Навальный? Не знаю.
Вот, например, свежее программное интервью Ксении Собчак, предназначенное, надо думать, для изложения принципов его правления. Это настолько нудно и длинно, а собеседники так плохо подготовлены, что даже у самого Навального собрало всего миллион просмотров.
Оставим в стороне явно комические эпизоды этой беседы двух светил — тот, например, где они демонстрируют друг другу слабое понимание разницы между федеральным и консолидированным бюджетами, или многократно повторенные настояния Собчак, чтобы Навальный признался-таки ей как «политологу», кто же он на самом деле: левый или правый («деточка, скажи тете, кого ты больше любишь — папу или маму»). Так вот, если отжать шлак, то останутся несколько соображений, не очень четко сформулированных, однако вполне на уровне здравого смысла (о том, например, что надо урезать военно-полицейские расходы, а сэкономленные деньги потратить на образование и медицину, или что с прогрессивным подоходным налогом лучше пока обождать), но также и высказывания, выдающие либо слабую осведомленность во многих вопросах, либо нежелание расстаться с шаблонами, оставшимися от его довольно извилистого идеологического прошлого.
В целом я не вижу причин аттестовать Навального малоосмысленным словом «популист». Не исключу, что он честнее большинства так называемых государственных людей и уж точно умнее почти каждого из них, но пока недостаточно подготовлен, чтобы выглядеть как сильный президент даже в глазах тех, кто готов преодолеть опаску и сделать выбор по личным достоинствам.
Однако вернемся к Дню России. Он явно не стал праздником для режима, как и днем прорыва для его противников. Назову его днем подтверждения. Того, что эпоха Путина продолжается, но атмосфера последних восемнадцати лет ушла навсегда.
Сергей Шелин
2017ФедеральныеМосква
|
